Официальный сайт Марианны Алферовой
 |
     |
 |
Женщина с диванчиком
Марианна Алферова
|
Ася была как все, ничем не отличима. Ну разве что размеры. Акушерка, взглянув на выпирающий из-под застиранной казенной рубахи живот, презрительно скривила губы. - Что ж это у вас, женщина, такие маленькие желания? - Так ведь я... я по нормальному, - смущенно пробормотала Ася, хватаясь руками за спину и ожесточенно гримасничая, пытаясь подавить боль. - Что по нормальному? - не поняла акушерка. - Все хотят по нормальному. Вы же знаете - в случае кесарева вещи конфискуются в уплату за услуги. - Нет, нет, кесарева я совершенно не хочу, - замотала головой Ася и просительно взглянула на акушерку. В Асином лице, уже немолодом, с морщинками и дряблостью кожи вокруг глаз проступило что-то детское, беспомощное. - Вы бы знали, как я его ждала. - Здесь все ждали! Вот, слышите, - акушерка кивнула в сторону полуоткрытой двери, из-за которой неслись отчаянные крики. - Диван, вишь, захотела, - акушерка хмыкнула. - Ей, конечно, предложили кесарево. А она - ни в какую. Ладненько. Пусть попробует, родит. Акушерка наконец встала, не теряя присущего ей величия, небрежно подцепила из ящика три стиранные-перестиранные тряпки и протянула Асе, будто одаривала. Потом все так же небрежно-снисходительно кивнула в сторону двери - той, за которой кричали - и проговорила лениво, теряя уже всякий интерес: - Крайняя кровать у двери. В комнате, высокопотолочной, с кафелем по стенам и широкими стеклянными дверьми, освещенной белым мертвым светом, стояло четыре высоких кровати с плоскими, обтянутыми рыжей клеёнкой матрацами. На той, что ближе к окну, лежала, взбрыкивая полными ногами, роженица. Рубаха горой вздымалась на ее животе. Асе было даже боязно на него смотреть. Очередной крик перешел в звериный рев. Содрогнулись даже стены. Но в комнату никто не вошел. - Женщина, ртом не рожают, - донесся из коридора наставительный голос акушерки. Ася видела в полураскрытую дверь ее ноги, положенные одна на другую, слегка подрагивающий носок лакированной туфельки. “Туфель ужасно рано равнодушный”, - подумалось Асе. Две другие обитательницы “кричалки” лежали пока тихо, прикрывшись такими же серыми истерзанными тряпками, какие выдали новенькой, и, дожидаясь схваток и боли, переговаривались меж собой. - Я выбрала телевизор, - говорила одна, со связанными на затылке в хвост волосами. - Говорят, телевизор - совсем несложно, особенно маленький. Муж, конечно, хотел новую модель. Но я ему заявила: сам такой рожай. - Им, мужикам, все диваны подавай, - хитро прищурилась здоровенная тетка на третьей койке. - А здесь не очень-то помогают. Все больше жмут на кесарево. Надеются, что вещи врачам достанутся. - Какое они имеют право отбирать наши вещи! Кровные! - возмутилась ее подруга, но тут же скривилась от боли и мертвой хваткой вцепилась в спинку кровати. - Скажут: неправильное развитие, и не отдадут, - хмыкнула толстуха. - Но я так понимаю: главное - прибыль. На одну зарплату никто нынче не надеется. Дивиденды всем подавай. - Так что же делать? - А все надо с умом. Чего ради девять месяцев носить, по утрам блевать, ни тебе купанья, ни загоранья, - и выйти порожняком?! Поищи других дураков! Я тут в четвертый раз. Сейчас пришла за холодильником. Вот увидишь - рожу без единого разрыва. Надо все делать с умом, - повторила толстуха свою любимую фразу. - Начинать с маленького. Ну хоть с портативного магнитофончика. А потом потихоньку размеры увеличивать. Главное - не зарываться. А некоторые сразу за диван хватаются, - и она кивнула в сторону койки у окна. - Обидно получается: одна вещь не чаще раза в год, - вздохнула женщина со связанными в хвост волосами, отпуская спинку кровати и переводя дыхание. Мысли ее, несмотря на схватки, текли правильно, не сбиваясь, не то, что в Асиной голове, где все мешалось и лезло одно на другое. - Раньше мужики все руками делали, - продолжала женщина со связанными в хвост волосами и опять вцепилась в кровать: схватки частили, срок был ее в родилку переводить, но из коридора никто не шел ее смотреть, а она терпела, не кричала и не звала. Таких нехлопотных пациентов врачи любят и ставят другим, нетерпеливым, в пример. - Э, милая, скажи спасибо, что еще так могут, - отвечала толстуха. - Во всем свои прелести есть - если с умом, конечно. Предохраняться не надо, живи с мужиком в свое удовольствие. И вещи задаром. Не часто, но если умом, можно и видак забабахать. ХХХ Явился врач. Голубая шапочка. Белый халат. Глаза усталые, с тоскою. Легкий налет внимания на лице. Присел на Асину кровать, положил руку на живот и взглянул на часы, засекая время. - Как схватки? - спросил и, будто между прочим, добавил. - Что там у вас? - Ребенок, - призналась Ася. - Что?.. - Он не понял, дернулся и сбился считать время. Раскрыв глаза, ослепленные белым мертвым светом, уставился на Асю: - Как ребенок? Самый обыкновенный ре...бенок? Ася судорожно сглотнула, силясь протолкнуть комок в горле. Ей вдруг сделалось стыдно своей глупости. - Как вам это удалось? - Не знаю, - отвечала она совсем тихо. Врач вскочил и бросился вон из комнаты, не обращая внимания на вопли, что по-прежнему неслись с койки у окна. Но вскоре вернулся и, остановившись в дверях, сделал энергичный жест: - Иди за мной! Скорее! Скорее! В другой комнатке, маленькой, угловой, тоже с кафелем и белым светом, все было заставлено высокими стальными шкафами с серыми дверцами. На низкой кушетке валялись драные резиновые ремни, рядом клубком свивались провода. Проплутав между ножками стульев, они тянулись к одному из металлических шкафов. Ася улеглась на кушетку бочком, а врач, чертыхаясь, принялся затягивать обрывки ремней вокруг Асиного живота, скрепляя куски медицинскими зажимами. Ремни срывались, уползали за спину, будто были живыми. Наконец кое-как удалось с ними справиться. Тогда врач что-то принялся крутить на панели прибора. И тут оглушительно ворвалось в комнату: бах-бах-бах... - Однако!.. Катерина! - позвал врач зычно. Из-за двери, будто только и дожидаясь оклика, появилась худенькая девушка с черными чуть косо прорезанными глазами . - Да, Георгий Алексеич, - проговорила она с восточной покорностью, и в то же время что-то веселое, лукавое мелькнуло в ее глазах. - Ты только посмотри! Послушай! Сердце! - Где? - Да тут! И Алексеич почему-то ткнул пальцем в серый шкаф, как будто чудо принадлежало этому шкафу, и в нем стучало живое сердце. - Так это ребенок, - с лукавой усмешкой, ни мало не удивляясь, сообщила Катерина. Врач и сам наконец поверил. - Зачем тебе ребенок? - Он вглядывался в Асино лицо, силясь предугадать ответ. - Не знаю. Он будет такой маленький, беззащитный... - Катерина, ты что-нибудь понимаешь? - обратился Алексеич к черноглазой. - Понимаю, Георгий Алексеич. - Да? Занятно... А как же открытие века, живые вещи? Что ж теперь, возврат к старому? А мы? Он отстегнул ремни и махнул Асе рукой: иди, мол... И уже одной Катерине, решив, что женщина вышла и не слышит, сообщил, вздыхая: - Пятая смена подряд пустая. Каждый раз то видаки, то телевизоры, и все мимо идут. - Вы в том месяце холодильник получили. - Так в том месяце! ХХХ В коридоре на каталке, накрытая линялым от частых стирок одеялом, лежала женщина. Лицо у нее было влажное и мятое, и волосы, собранные в хвост, тоже влажные. В изголовье из-под клеенки высовывались тапочки. Ася остановилась. - Ну как? Женщина разлепила глаза, по бескровным губам скользнула мгновенная улыбка. - Он там. - Она повела глазами в сторону ближней двери. - Показали сразу же, как родился. Еще в этой, в белой противной смазке. - Женщина судорожно вздохнула. - А потом, когда обмытый принесли, оказался - такая прелесть! Маленький, конечно, очень. Но ведь он подрастет. Через пять лет в два раза будет больше. Женщина прикрыла глаза. В белом больничном свете лицо ее казалось прозрачным до синевы. Ася оттолкнулась от каталки, как от пристани, и поплыла по коридору, разгребая воздух руками. Остановилась перевести дыхание. Рядом приоткрытая дверь в комнату, куда выносят рожденное. Здесь, кроме привычного белого, горел еще синий, уже вовсе мертвенный свет. Вдоль стен столы. Человек, закутанный в белые тряпки, как насекомое, склонился над чем-то... кем-то... И Ася наконец увидела то, о чем с такой нежностью говорила женщина на каталке, блаженно и умиротворенно улыбаясь. Маленький, темно-красный корпус. Зеленый, слабо светящийся - значит, живой, - экран. Новорожденный телевизор со смотанным и перевязанным, как пуповина, шнуром на боку. В трех местах прилеплены бирки с номером и фамилией матери. Ася попятилась. Ей показалось, что телевизор сейчас закричит. Но в этой комнате было необыкновенно тихо. Кричали только женщины во время родов. А после наступала тишина. Не было слабого, рассерженного плача существа, утомленного первым в своей жизни усилием. И это поражало. Придерживая руками живот, Ася вернулась назад в “кричалку”. Здесь осталась только женщина на койке у окна, у которой ожидался диван. Теперь ее наконец удостоили вниманием. Возле нее стояли двое - Георгий Алексеевич и акушерка. Но не Катерина, а та, что не любила покидать свое место за столом в коридоре. - Соглашайся на кесарево, - хмуро бубнил Георгий Алексеич, и с тоскою оглядывал опустевшую комнату: за ночь больше никого не привезли. - Фиг вам! - взвыла женщина, вскидываясь на кровати от очередного приступа боли. - Хитренькие какие! Диванчика моего захотелось. Нет! Нет! Нет! Георгий Алексеевич скорчил кислую мину и отошел от кровати. - За сегодня ни одного отказа, - торопливым шепотом сообщила акушерка. - Все поумнели. За большое не хватаются, рожают поменьше, зато подороже. А из отказов только патологии. Но с патологией брать не стоит - работать будет хреново. Она запнулась и, бесцеремонно оглядев Асю, спросила: - А эта точно родит? Без кесарева? Георгий Алексеич мельком глянул на роженицу. - Да хоть и с кесаревым - вам ее добычи не надо, - и, повернувшись к женщине с диванчиком, проговорил хмуро: - Ну, вставай, пошли. ХХХ Ася лежала и прислушивалась, ожидая криков. Но было тихо. Потом возник какой-то переполох, движение. Короткий истошный визг. И тишина. Холодная, без жизни. Это Ася почувствовала сразу. Когда Асю повели в “родилку”, навстречу попалась акушерка с тазиком, наполненным опилками, щепками и пропитанными кровью лохмотьями. Это все, что осталось от диванчика. Его распилили. По закону такое допускалось. А единственный ребенок родился утром. |
 |
